– Кто ты, Карл? – спросила Дебора.
– Не знаю, – помолчав, ответил он. – Но знаешь, что интересно? – Карл говорил с ней, как с собой. С собой он, собственно, теперь и говорил, потому что чем дальше, тем больше Дебора становилась зеркалом, в которое смотрелась его душа. – До Семи Островов, до того, как я встретил тебя, я об этом и не задумывался никогда. Кто я? Должен ли вообще человек задаваться такими вопросами? Разве наше существование само по себе не есть простой и однозначный ответ на любой подобного рода вопрос? Я жил, Дебора, я дышал…
Ощущение было такое, как если бы он шел через топь, нащупывая ногой прочный грунт, и вдруг вышел на тропу.
– Я шел по дорогам… – сказал Карл, погружаясь в бесконечность ее глаз. – Я воевал и писал картины, я делал тысячу разных дел и думал о множестве разных вещей. Однажды я даже написал книгу, облекая в слова свои мысли и видения. Единственная вещь, о которой я не думал, это я сам. Теперь мне кажется, что до Семи Островов, до того, как я вошел в город, на эти мысли был наложен запрет. Кто его наложил? Не знаю. Возможно, никто. Возможно, что мне просто не приходило в голову внимательно посмотреть в зеркало или у меня просто не было такого зеркала?
Он замолчал. Молчала и Дебора. Молчание плыло сквозь предрассветный мрак, как туман над водой, как запах цветов, как тихий шелест травы. Оно не тяготило, являясь естественным продолжением их разговора, отражением состояния их душ.
– Что изменилось, Карл? – тихо спросила Дебора.
– Возможно, все. – Сказав это, Карл понял, что прав. Похоже, он действительно нашел тропу через топь. – У меня появилось зеркало, в которое я наконец могу посмотреться.
– Ты имеешь в виду меня. – Дебора не спрашивала, она его поняла.
– Вероятно, – серьезно кивнул Карл. – А то, что произошло в Сдоме… Я думаю, то, что там произошло, это начало какой-то новой дороги, по которой мне еще не приходилось идти. Понимаешь? У меня было много дорог, и, когда я пришел в Семь Островов, я думал, что Сдом – это лишь остановка в пути, и ведь узел, который там завязался, и на самом деле сплелся из нитей, протянувшихся из прошлого. Все так, но верно и то, что я тебе сказал. В Сдоме началась новая дорога. И дело здесь не в броске Костей Судьбы, хотя и в нем тоже, но бросок Костей – это тоже только часть рисунка. Вот только, что именно будет на нем изображено, – сказал он с улыбкой, обращенной к Деборе, – мне пока неизвестно.
Он повернулся к Деборе и обнял ее. Не было страсти, и сумасшедшее желание не сжигало сердце. Были нежность и ощущение близости на грани возможного, когда следующий шаг – слияние, то, что в Гароссе называли «оро» – единение, растворение себя в любимом. Без остатка. До конца.
Его разбудил звон стали. Ночь была тиха, и никто еще не скрестил мечи в жестоком поединке. Мирный покой теплой флорианской ночи не был нарушен, но, бесшумно взлетая с кровати, Карл знал, что вскоре прольется кровь. Просто во сне его душа ушла на несколько шагов вперед, туда, где смерть уже навестила спящий отель ди Руже. Не одеваясь, Карл схватил свой меч – или это сам меч прыгнул в его протянутую руку? – и развернулся к окну. А по другую сторону постели обнаженная Дебора приняла убрскую боевую стойку лицом к двери. В левой руке она обратным хватом держала подаренный ей когда-то Карлом широкий кинжал, а правая со сжатыми в щепоть пальцами поднялась над головой, напоминая своей белизной насторожившегося лебедя. Движение глаз Карла было мгновенным – увидеть Дебору и снова взглянуть в темный пустой сад, – но краткий миг, который потребовался зрачкам, чтобы проделать этот путь, позволил ему не только удостовериться в том, что Дебора отреагировала на его толчок и проснулась, но и увидеть метнувшуюся к нему из предрассветной мглы тень.
Вздрогнул и «запел» в его руке Убивец, скачком отступила мгла, отброшенная прочь боевым трансом, и Карл, не мешкая, нанес удар в атакующее его прямо сквозь оконный проем стремительное нечто. Еще не успев разобрать, кто же этой ночью пришел за его жизнью, Карл ощутил, как входит меч в упругую плоть врага, и бросил свое тело в сторону. Его правая рука проделала полукруг, сопровождая пронзенного Убивцем то ли человека, то ли упыря, влетевшего по инерции в спальню, и меч освободился, а левая рука подхватила с падающего прикроватного столика Синистру и метнула его в сторону двери.
Карл метил нападавшему в грудь, но человек, обрушивший дверь их спальни, был настоящим гигантом. Раздался высокий протяжный звук, на который резкой мгновенной болью отозвались плотно сжатые зубы Карла, Синистра ярко вспыхнул, как будто объятый фиолетовым пламенем молнии, и, пробив толстую сталь кольчуги, по рукоять вошел в живот неведомого врага. Гигант заревел, как какой-нибудь сказочный тролль – на каменного тролля он, впрочем, и походил, – но не остановился, и Карл прыгнул ему навстречу. Перелетев по высокой дуге через агонизирующее создание, раскинувшее по полу сломанные черные крылья, он подоспел как раз вовремя, чтобы парировать Убивцем удар тяжелого меча, падающего прямо на Дебору, а та, скользнув под замершим на мгновение мечом «тролля», вонзила свой кинжал в его солнечное сплетение. Их страшный противник хрюкнул, неловко отшатнулся, сотрясая цветные плитки пола тяжестью своего шага, и стал оседать на подкосившихся ногах, выпустив из ослабевшей руки тяжелый черный меч. Но Карл не стал дожидаться, пока тот упадет сам – за их с Деборой спинами ощущалось не сулящее ничего хорошего движение, – он схватил Синистру за рукоять и одновременно нанес противнику могучий удар ногой, опрокидывая его на спину и освобождая дорогу.