А поводов было более чем достаточно. Тут фуражиры одного из знамен первого корпуса недоплатили за крестьянское сено, а квартирьеры выселили из собственного дома целую семью, чтобы разместить в нем своих командиров; там бравый жандарм из роты капитана Шумана завалил по пьяному делу жену хозяина фольварка, рядом с которым разбили бивуак бойцы. Да мало ли что еще могло произойти и происходило по ходу движения огромной массы вооруженных и растерянных людей через чужие неспокойные земли? Солдаты чувствовали нелояльность обывателей, видели их настороженные, злые взгляды, ощущали ненависть, кипящую в душах людей, и день ото дня становились все более грубыми с ними, постепенно начиная вести себя так, как ведут себя обычно захватчики во взятой на меч земле.
Жители провинции ответили силой на силу, они взялись за вилы и топоры, хотя всеобщего мятежа и не произошло, что было вполне естественно в отсутствие объединяющей их силы. Однако убийства солдат и командиров происходили повсеместно. Начали исчезать провиантские команды, одинокие фуражиры и квартирьеры, случались даже попытки отравления колодцев. Ситуация ухудшалась с каждым днем, и это не могло не подействовать на солдат Западной армии самым предсказуемым образом.
Имперцы зверели и теряли человеческий облик тем быстрее, чем дальше в глубь Гайды продвигалась армия и чем реальнее становилось будущее поражение. Запылали деревни, дороги украсились повешенными мужчинами, а обочины – трупами изнасилованных женщин. Пощады не было никому ни в городах, через которые проходила армия, ни в деревнях, ни на одиноких фермах. Даже замки знати не были защищены от злобной агрессии утративших всякое понятие о дисциплине войск. Это был конец или как минимум начало конца великой армии, стремительно превращавшейся в банду распоясавшихся наемников.
А генерал-капитан Верин был бессилен что-либо предпринять, чтобы предотвратить катастрофу. Он упустил момент, когда его вмешательство еще могло принести какую-то пользу, а затем, уже полностью утратив контроль над происходящими событиями, растерялся и уже ничего не предпринимал.
В двух дневных переходах от Герлицких бродов Карл, после короткого совещания с одышливым интендантом Вайлем, приказал ставить лагерь, выслал вперед лазутчиков и наконец вызвал к себе в палатку барона Верина. За прошедшие дни генерал-капитан Верин уже имел сомнительное удовольствие два или три раза лицезреть «распростертого на смертном одре» маршала Ругера и, направляясь в палатку главнокомандующего, ничего, кроме раздражения, испытывать не мог. Однако на этот раз его ожидал сюрприз.
Карл принял генерал-капитана сидя за столом. Его завтрак состоял из огромного куска жареного мяса, тушеной фасоли, белых хлебцев и красного вина. Пища не аристократическая, зато плотная и явно указывающая на то, что ни о каком недомогании маршала речи идти не могло. Впрочем, и выглядел сейчас Ругер совершенно здоровым. Он был умыт, причесан и чисто выбрит. Взгляд, который он поднял на Верина, оказался ясен и строг.
– Я принимаю командование на себя, барон, – сказал Карл после секундной заминки, вызванной необходимостью проглотить только что прожеванный кусок мяса. – Потрудитесь теперь же оповестить войска об этом факте.
– Бу… – Верин все-таки сильно удивился, поэтому речь далась ему не сразу. – Бу… будет исполнено, господин маршал. Я…
– Я знаю, что вы рады, – кивнул Карл. – Вы великолепно справились с командованием, барон. Примите мои поздравления.
– Я…
– Вы теперь же возвращаетесь к своим обязанностям командира второго корпуса.
Как и следовало ожидать, Лоретта вздулась от дождей, и переправа через нее – даже в районе Герлицких бродов – превратилось в проблему. Тем не менее фора, которую предоставил коннетаблю Хишу Карл, позволила гароссцу благополучно переправить на восточный берег реки большую часть своих сил. В сложившихся обстоятельствах это было лучшее, на что мог рассчитывать Карл, и, ухватив едва ли не в последний момент край подола Девы Удачи, выпускать желанную красавицу из рук он не собирался.
Переправившись на восточный берег, Венедикт Хиш ослабил свою армию на треть, взамен получив сомнительное преимущество в виде хорошо защищенного тыла. Однако широкая река за спиной армии хороша только тогда, когда отступать некуда и нельзя. Положение гароссцев этого не предполагало, и, рассматривая теперь вражеские войска с вершины пологого холма, расположенного в тылу изготовившейся к сражению Западной армии, Карл уже видел, как будет топить солдат Хиша в широкой полноводной Лоретте. Оставалось лишь воплотить свое видение будущего в простые действия, но за этим, как полагал Карл, дело не станет.
Ничего невозможного, решил он, переведя взгляд на построение имперцев.
Конечно, с такого расстояния он не мог видеть лиц своих солдат, но художественное чувство подсказывало, что они уже вполне пришли в себя и снова стали теми, кем являлись изначально – закаленными в боях ветеранами, а не сборищем тупых мародеров. Ему потребовалось на удивление мало времени и ничтожные усилия, чтобы привести их в чувство. Три десятка повешенных, две сотни выпоротых, несколько энергичных приказов, один из которых под страхом жесточайших репрессий предлагал солдатам вымыться и побриться, – и отчаяние, уже поселившееся в их душах как предвестье поражения, сменилось твердой уверенностью в победе.
Эти люди способны победить, сказала Карлу его интуиция.
Он обвел взглядом свои позиции и остался ими вполне доволен. Он не зря заставил людей тяжело трудиться весь прошедший день и еще ночь, которая осталась теперь за плечами рассвета. Работа не слишком истощила его солдат, зато осмысленный труд не только позволил создать мощные полевые укрепления, но и взбодрил людей. На левом, наиболее слабом, фланге Карл возвел настоящий редут, посадив в этот неправильной формы ромб, образованный куртинами из палисада, лучников капитана Марша и пешее знамя генерал-капитана Салина. В центре тянулся длинный открытый с флангов и тыла бульвар, за которым стоял первый корпус, а справа от него, на возвышенности, образованной двумя рассевшимися от древности курганами, встали арбалетчики грандмэтра Герца, прикрытые двумя идущими под углом друг к другу реданами. За спинами стрелков прятались пять жандармских рот, а в тылу первого корпуса стоял второй корпус Верина. Проходы между укрепленными позициями защищали тонкие заслоны пикинеров. Эти проходы бойцам Хиша предстояло обнаружить лишь в ходе сражения.