Карл Ругер. Боец - Страница 108

108

– Герры – одна из девяти первых Семей принципата. – Казалось, герцог Александр совершенно не удивлен. – Кстати, Карл, попробуйте козий сыр. Это так называемый черный сыр, у нас его делают с красным вином. Рекомендую.

– Хорошо, – согласился Карл. – Пусть будет сыр.

Старавшийся быть неслышным слуга моментально положил ему на тарелку ломтик сыра, аромат которого дразнил обоняние Карла с тех пор, как сыр подали на стол.

– Герра… – Людо сделал глоток вина. – Длинная зима, – сказал он через секунду. – Прохладная весна. И вот результат.

Любопытно, усмехнулся про себя Карл. У них что, вендетта?

– Один из предков Стефании как-то вырезал половину моей семьи, – ровным голосом сообщил Людо. – Но это в прошлом.

Людо сделал еще один глоток, и Карл последовал его примеру. Вино соответствовало своему запаху, но кусочек сыра, который он положил в рот сразу после того, как жидкость его покинула, имел и в самом деле изумительный вкус.

– Стефания – девушка дивной красоты, – сообщил Табачник, помолчав.

– Это все? – Карл отпил немного вина и снова положил в рот сыр.

– Не все, – покладисто сказал Табачник. – Она сирота. Еще она страшно богата. Титул принадлежит ее сводному брату, но богатство – это наследство, доставшееся ей от матери, урожденной графини Стиг. Линия Стигов пресеклась. Примерно так.

7

Карл отворил высокую резную дверь и отступил в сторону, пропуская Дебору внутрь. Она вошла, и он услышал восхищенный вздох Деборы.

Боги! – вздрогнула его душа. Как я мог забыть!

Карл вошел следом за женщиной и остановился на пороге комнаты, переживая сложные чувства, в которых смешались и узнавание, означавшее возвращение, и сожаление, заменившее в его душе прежнюю тоску и горечь, и радость встречи, и печаль, и сопереживание, и новая любовь.

Это была его собственная спальня, в которой, впрочем, он не бывал уже много лет. Сейчас просторные покои, со стоявшей едва ли не посередине огромной кроватью под темно-синим, шитым серебром балдахином, ярко освещались множеством зажженных заботливыми слугами свечей, и отовсюду, со стен и с потолка, на Карла смотрела улыбающаяся Стефания. Стефания – скачущая на своей вороной кобыле вдоль берега Флорианского моря; Стефания – с луком в руках на охоте в Западных горах; Стефания – в короне из виноградных гроздьев на празднике молодого вина; Стефания…

8

Бал в день летнего солнцестояния цезарь Михаил распорядился устроить под открытым небом. Вечер был тих. Легкий, прогретый солнцем воздух благоухал ароматами роз, распустившихся на клумбах Сада Грез, раскинувшегося между Опорной стеной старого барбакана главной цитадели и Белым дворцом – Новой резиденцией принцепсов. Звучала тихая музыка – придворный оркестр цезаря был, без преувеличения, великолепен, – слышались шелест вееров, которыми обмахивались дамы, хруст гравия и шепот песка под их легкими шагами и под тяжелыми – их кавалеров, смех, шепот и гортанные вскрики каких-то незнакомых Карлу птиц.

К сожалению, хотя Флора находилась намного южнее Линда, где в эту пору ночи как таковой не было вовсе, даже здесь оказалось все-таки слишком светло для чувствительных глаз Карла, и он был вынужден появиться на балу со знакомой уже всему городу повязкой на глазах. Однако, несмотря на свои закрытые глаза, Карл шел по парку уверенно, чувствуя совсем рядом с собой дружеское плечо Людо Табачника, который не только указывал ему дорогу, но и комментировал вполголоса появление на их пути наиболее значимых лиц из окружения цезаря или просто красивых женщин. И те и другие были достойны внимания. Это позволяло Карлу чувствовать себя совершенно раскованно, хотя напряжение, вызванное необходимостью «контролировать» окружающее пространство, его, что естественно, не покинуло вовсе.

Они прошли сквозь не слишком сложный лабиринт малых и больших аллей и вышли наконец к бальному полю, которое Карл воспринимал как обширное пространство, свободное от деревьев, наполненное невнятной суетой движущихся в разных направлениях людей. Людо остановился на краю поля и, понизив голос, стал описывать Карлу приготовления к балу, но тот вдруг потерял интерес к его рассказу.

Запах озерных лилий был похож на тонкую ниточку цвета небесной голубизны, вплетенную в огромный хаотично скрученный клубок цветных ниток. Но Карл уловил его и, оставив Людо – «извините, герцог», – пошел через выложенное мраморными плитами широкое и длинное бальное поле. Только что объявили первый гавот, и откуда-то справа от идущего к Стефании Карла – по-видимому, оттуда, где располагался оркестр, – пришла нервная волна слабых еще звуков, растревожившая его сердце. Это музыканты чуть тронули струны виол и альтов и опробовали готовность духовых.

Он шел через открытое пространство, полагаясь только на чувство направления и на опыт своего тела. А рядом с ним, навстречу и поперек его пути спешили другие кавалеры, но они не могли ему помешать. Карл чувствовал их всех, слышал шаги, позвякивание украшений, скрип кожи и шелест одежды, ощущал легкие движения воздуха и разнообразные запахи, присущие этим мужчинам и юношам. Он шел размеренным шагом, легко уклоняясь от столкновений, как если бы видел их всех, и ловил с каждым мгновением усиливающийся запах утренней свежести, торжествующей юности, запах женщины, которая уже, несомненно, видела его, идущего к ней, и загоралась от этого не меньше, чем могла бы, оказавшись в объятиях Карла. Шаг, другой… Ему казалось, что он уже слышит божественную музыку ее дыхания и ощущает его на своем разгоряченном страстью лице. Карл чуть ускорил шаг, опасаясь, чтобы его не опередили, уклонился от резко изменившего траекторию движения неловкого кавалера, уловил тихий вздох, вырвавшийся у нее, и в этот момент… Запах смерти вошел в его сознание беспощадно и неожиданно, как предательский удар клинка.

108